14 дней на войне которой нет
Дата публикации: 8-06-2014, 20:42
Категория: Оружие и тактика
Категория: Оружие и тактика
За всё время командировки я не встретил ни одного коллеги и часто слышал от военных: “Вы (пресса) врёте, что война закончилась, поэтому и не ездите к нам”.
Я предлагаю вашему вниманию свой дневник, который вёл все 14 дней ТАМ, ГДЕ НЕТ ВОЙНЫ.
5.04.2002. МОСКВА — МОЗДОК — ХАНКАЛА
Вылет с Чкаловского в 8 утра. Лечу бортом генерал-полковника Панькова (замкомандующего ВВ). В креслах рядом со мной майоры и капитаны какой-то медслужбы. Похрапывают, укрывшись камуфляжными “шуршунами”. В генеральском салоне Паньков с другим генералом смотрят чёрно-белое видео про войну. Подхожу, представляюсь, прошу разрешения задать несколько вопросов…
— Удалось ли боевикам втянуть Российскую армию в болото партизанской войны?
— Ситуация неоднозначная… Группировке приходится не только противостоять бандитам, но и заниматься восстановлением мирной жизни. Бандиты упорствуют. Они свои теракты проводят не только против федеральных сил, но и против местных органов власти. Говорить о масштабном кризисе не приходится, так как практически все населённые пункты находятся под контролем власти. Партизанской войны как таковой нет.
— Каковы перспективы?
— Нужно в большей степени создавать условия для развития экономики и воспитания людей. Военная составляющая — это подпора. Военные не могут всегда быть за главного. Нужно создавать систему и добиваться, чтобы она работала.
Наверное, я Михаилу Анатольевичу понравился — своим бортом добросил до самой Ханкалы. Лично в руки замкомандующего группировкой сдал и настоял, чтобы меня не футболили, а помогали. Хорошо быть генералом...
— Мамочка, больно! Ой, как больно!
— Не ори и не выдёргивай руку! Да не выдёргивай ты руку! Потерпи! Держите его! Свет дайте! Долго ещё там ждать промедол?! Штаны с него снимайте, рвите с него всё! Быстрее! Так, черепно-мозговая, осколочное в голову, осколочное в область живота и таза, ожоги рук, осколочные в ноги. Срочно в операционную!
— Мамочка… — хрипит серый от шока 19-летний пацан. Фонтанирующая круглая сквозная рана в левой руке. В другой зажат какой-то журнал, заляпанный кровью. Мелькает заголовок – “Братишка”…
Из рассказа рядового Сергея Толстых:
— Я читал старый, за 2001 год ещё, номер “Братишки”, сидя на броне. Где-то под Ачхой-Юртом подорвали наш БТР и колонну обстреляли. Времени было около 10 утра. Помню, как взорвалось где-то рядом. Лейтенант погиб сразу. Саня слетел с брони, а я скатился за ним под склон. Понял, что меня ранили. Журнал, суки, испортили. Вон, видите: в трёх местах...
“Братишка” пробит трижды осколками навылет. На обложке — кровь.
— Это для вас теперь находка, типа… “Журнал ранен в бою”…
Из разговора двух офицеров МОСНа (медицинский отряд специального назначения):
— “Грушники” сегодня нарвались на засаду в червленском лесу. Спецы, блин! Увидели “чехов” на поляне, те шашлык делали, и стали их валить, а про охранение боковое не вспомнили, ну и огребли… Два “двухсотых”, два “трехсотых”, едва трупы унесли, вертушку вызывали… Под Атагами четыре раненых и три “двухсотых” — обстреляли колонну “вовчиков”. В Грозном — пять убитых! Мы зашьёмся сегодня! А ещё вчерашние тяжёлые, одного нужно оперировать…
…Я с удивлением для себя открываю, что разговоры про завершение военной фазы антитеррористической операции, мягко говоря “не катят”, что здесь “всё по-взрослому”, и если зазеваешься, то “оттопырят по полной”. Вечером в одной из палаток два небритых капитана и смуглый от пыли прапор наливают мне стакан “Гжелки”, чтобы отметить встречу и помянуть погибших. Пьём стоя. Потом молчим и курим “Приму”. Я предлагаю свой “LМ”, пачку равнодушно бросают в тумбочку и, провожая меня, капитан просит:
— Брат, ты пиши правду. Пиши всё как есть. Пиши, что здесь нас убивают, что “боевые” нам не платят уже давно, а скоро, говорят, вообще не будут платить. Я здесь башку, в натуре, подставляю, чтобы квартиру у себя на родине купить, а эти уроды говорят, что здесь крепнет дружба народов и что войны нету уже. Кому они эти песни сочиняют? Для себя? Когда все наконец признают, что эта война всерьез и надолго?
А раз так, то тогда воевать надо, а не сопли размазывать… Брат, ты мне скажи. Чего молчишь? А, ты не при делах…
7.04.2002. ГРОЗНЫЙ
6.15. Команда “Держимся!” Резкий рывок. Ухабы, вой движка, темнота, запах соляры, рядом ноги моего опекуна из пресс-службы группировки, он тоже парится в бронике и едет под бронёй — всё по инструкции.
Остановились на шоссе. Я с трудом, неуклюже цепляясь краями броника за все углы, двери, люки и рукоятки, вываливаюсь из бэтээра. Чавкает глина, налипая килограммами на кроссовки, сизо-голубой туман, плотный, как жирный кисель, неохотно выдавливает из своей гущи силуэты бэтээров и фигурки солдат. Идущий впереди меня автоматчик, засунув руки в рукава камуфляжной куртки, дремлет на ходу, прикрыв раскосые глаза свои. Дурень башкирский, не спи!
7.00 Команда “Стой!” По рядам гулким эхом: “Нашли…” Подтягиваюсь к передним рядам, старательно вытягиваю шею, чтобы увидеть что-нибудь. Все солдаты уже давно залегли либо присели у обочины, вглядываясь в туман. Мне маячат: “Сюда, корреспондент!” Подхожу. Возле полураскопанной свежей воронки сидит солдат, тупо уставившись на матово блестящий 122-мм артиллерийский снаряд. В глину втоптаны клочья синего провода, какие-то две белёсые пластины и тонкая желтоватая трубочка. Сзади солдату в ухо шепчет капитан: “Ну, воин, рассказывай корреспонденту…”
Воин, картавя, неуверенно бормочет: “Вот это вот, когоче, замыкатель. Вот… А это — этот, как его, блин, когоче, от чего взгывается, понял? Поняли, то есть?”
Глаза у солдата серо-голубые. Лицо пунцово-розовое. От смущения щёки ещё больше краснеют. Мне уже давно ясно, что снаряд “нашли” ради меня, чтобы мой фоторедактор восторженно цокал языком…
10 утра. В палатке у комбата сапёров Олега Грибова жарко натоплено, телефоны разрываются, на столе дымится чай. Атласно выбритый, широкоплечий подполковник из Москвы нехотя отвечает на мои вопросы: “Да не стали боевики умнее! Не стали! Но у них появились деньги, чтобы платить своим шахидам за подрывы. Боеприпасы старые у них уже давно закончились, так что они придумывают новые трюки из ничего. Кулибины… У нас целая коллекция таких вот “кулибинок”… Чего у нас? А у нас — генераторы радиопомех. Хреновина такая ставится на бэтээр и создаёт возле себя электромагнитное поле, которое не даёт взорвать радиофугас. Если моджахед с радиовзрывателем сидит в кустах и ждёт, когда побольше народу подойдёт к его мине, то она не взрывается. А “духу” этому “кирдык” можно сделать. Если его найти…. ”
8.04.2002. ГРОЗНЫЙ
— Чечня нашпигована минами. Чем дальше в горы — тем хуже. Если взглянуть на карту минной обстановки Урус-Мартановского района, то она вся чёрная от пометок. Шелковской район — одно сплошное минное поле. Сегодня никто не скажет, чьих мин больше: наших или “чеховских”, где они…
Майор Николай Мартынов — старший группы инженерно-сапёрного батальона. Человек с репутацией абсолютно “безбашенного” человека. О нём говорят, что у Мартынова в руках и рядом с ним ничего не взрывается. Взрывается у других — тех, на кого Мартынов охотится. Этих других он называет “уродами”. Мартынов никогда не говорит “подорвался”, “взорвался”, “наступил на мину” или “задел растяжку”. Вместо этого у Николая в словарном запасе только один глагол — “умер”… Он сухощав, смугл, невысок ростом, не носит усов или бороды и всегда чисто выбрит. У него постоянно воспалённые от недосыпания веки. Он сутулится, когда ходит, и практически никогда не снимает разгрузку, где “замастырены” какие-то ему одному нужные “прибамбасы”. Он может сделать мину из чего угодно и поставить ее где угодно и на какое угодно количество уродов. Про таких, как Николай, говорят — штучный материал. А проще — абсолютный профессионал. Этот майор ведёт настоящую охоту на чеченских минёров. За его голову боевики назначили награду в 100.000 долларов. У него своя тактика, свои приёмы, свои секреты. Он называет это “минные шахматы”.
— Наше слабое место — в повторяемости маршрутов сапёрной разведки и самого времени выхода на операцию. Рано или поздно это приведёт к потерям. Наша беда — в небрежности и просто скотском отношении к своим же людям, проявляющемся в игнорировании такого элементарного требования, как уведомление своих о том, где ты ставил мины. Сколько раз я находил растяжки, поставленные “грушниками” и “фэйсами”. Особенно этим грешат “грушники”. Просто “гадят” в лесу, где ночью свои же из разведбата пойдут в засаду на уродов. Естественно, никто не будет проводить расследования и наказывать виновных. Проще дать погибшему медаль и объявить его павшим от рук НВФ…
Интуиция сапёра? Да, есть такое дело. Она вырабатывается. Идешь по одному и тому же маршруту в двадцатый раз и уже чувствуешь, что и где не так. Яркий пакет на дереве? Самодельная мина, набитая стальной стружкой, гвоздями и укреплённая на ветках. А возможно — “маяк” для подрывника, который сидит в двухстах метрах от закопанного в грязи фугаса. Приблизился БТР, урод нажал на кнопку и весь личный состав смело с брони. Либо размазало тех, что под бронёй. Брошенная машина на обочине дороги? 90% гарантии, что заминирована. Я их уничтожаю — расстреливаю с безопасного расстояния. Мне плевать, если там какой-то урод. Мне безразлично, сколько будет ИХ могил. Для меня важно, чтобы НАШИХ было меньше.
Самый циничный случай был в Чечен-Ауле. Под грудой упавших ящиков сидел и жалобно мяукал котёнок. Тронули только край ящика, чтобы достать несчастное глупое животное. Солдат погиб. Под ящиком была мина-сюрприз. Вообще мины-сюрпризы — их любимый метод. Моя рекомендация — не трогать ничего, что лежит “на халяву”. Особенно пустые рожки от автоматов, брошенные ящики от патронов, ни в коем случае не подбирать пачки от сигарет, видеокассеты и тому подобное.
Меня несколько раз преследовали “чехи”. Если не считать снайперов и всяких уродов, которые на меня пытались ставить мины, были угрозы прямого боестолкновения. Однажды уходили с одного места в Итум-Кале, где сильно навредили и засветились. Мне пришлось идти замыкающим. Я равнодушно разбрасывал за спиной “помки” (мина ПОМ-2Р) и после четвёртого подрыва вопросы ко мне у “духов” прекратились. Я настоятельно рекомендую всем братишкам не лениться и брать с собой в рейд пару “помок”. Всего три килограмма, а какой эффект…
Мы перелезаем через земляной вал, окружающий по периметру место дислокации 46-й бригады, на границе которого курит в кулак часовой. Николай подмигивает ему, мол, прикрой, если что… Заходим в чахлый лес.
— Здесь ступаем по моим следам, — предупредил Николай. — Это и есть минное поле. Наставили мин, чтобы ночью уроды не лазили или не обстреляли бригаду из миномётов. Вон те кусты видишь? Там подорвался один урод. Он был глупый урод. Хотел мою растяжку снять и на меня её же поставить, но не знал, что у меня стандартный приём — мина-сюрприз под гранатой, которую я нарочно дико-красного цвета проволокой привязал к дереву и замаскировал по-хамски, чтобы видно было за десять метров. Растяжку он перерезал и… умер.
Трупы их мы редко находим, они их забирают. Иногда всё же уносить бывает некому. Нашла разведка в лесу небольшой схрон: автоматы там, патроны, макулатура всякая ваххабитская. Я велел схрон не трогать и поставил там пару мин на касание. Сдвинули один ящик — и три боевика умерли. Один урод ещё жил часа полтора. Нашли его по кровавому следу…
Мы выходим на крохотную полянку, где Николай определил место для установки своей любимой “помки”. Указав мне на точку, откуда я мог снимать и откуда мне не следовало уходить ни на метр, он сорвал красный колпачок с мины, дёрнул за капроновый шнур и прыжками бросился в мою сторону.
Зелёный цилиндр, слегка раскачиваясь, как ванька-встанька, на моих глазах выпрямился в траве и, слегка осев вправо, выстрелил стакан-корпус на десять метров вверх, оставив сизое облачко дыма. Когда дым рассеялся, три желтоватые тоненькие ниточки легонько колыхались на ветках кустов. Это и были утяжелённые на концах нитей грузиками растяжки, которые умная мина выбрасывала сама. Если обычную гранату-растяжку можно обрезать, то к “помке” так приблизиться невозможно. А если приблизился — умер мгновенно. Вместе со всеми, кто шёл в радиусе сорока метров за тобой.
— Их задача — формировать у нас минобоязнь на трассах, на дорогах, в городе, в посёлках. Моя задача — формировать такую же минобоязнь у этих уродов. Я веду свою дуэль с ними. По своим правилам. На их территории. Я минирую их тропинки в лесу, я минирую их склады боеприпасов, я минирую все поляны, где наши олухи-артиллеристы закапывают нерасстрелянные либо неразорвавшиеся боеприпасы. “Духи” всегда любят покопаться на местах нашей старой дислокации. Я уже знаю примету: после того как мы уходим с какой-то зачистки, в этой деревне на следующей неделе обязательно будут похороны любителей поискать неразорвавшиеся мины… Я изучил все их крестьянские повадки и хитрости. Например, пресловутое “коровье разминирование”.
Под Комсомольским гелаевцы послали стадо коров на “моё” минное поле, чтобы расчистить себе проход. Часть боевиков ночью ушла по нему, перешагивая через трупы животных. “Фэйсы” через агентуру узнали, что “духи” платят местным по 200 долларов за каждую убитую корову. Ладно… Я под Шали приметил, что одна-две коровы каждый день подрываются на “моём” поле. Заложил там ОЗМ и направил её так, чтобы осколки шли в одну сторону, покрывая определённый угол. Утром пошли два урода пасти стадо. Шестьдесят голов. Выкосило всех вместе с пастухами.
Местные раскудахтались: беспредел, беспредел… Короче, боевики платить за коров замучились… Вот так вот: они нас дурят, я их шмякаю.
10.04.2002. ХАНКАЛА
Пока дошел от взлетки до расположения полка специального назначения “Витязь”, все лицо об колючку исцарапал — она ж висит прямо над тропинкой… Часовой строго так на меня смотрит. Думает, как мою несуразную внешность описать. “Оперативного, пожалуйста! Тут гражданский журналист с нарушением формы одежды”. В том смысле, что я не в пятнистом камуфляже, а в джинсах и кроссовках.
В палатке штабных офицеров на столе только крепкий “чай”, ни капли коньяка или водки (какая “Гжелка”, командир, это у нас кефир прокис!..) В соседней землянке на глубине трех метров устроена баня с парилкой. После бани — шашлык с “чаем”.
Завтра — на спецоперацию. Подъем в 3.30 утра. Идем на Алхан-Калу.
11, 12, 13.04.2002. АЛХАН-КАЛА, АЛХАН-ЮРТ, КУЛАРЫ
Влетели через три часа в Алхан-Калу. Здесь уже лагерь брезентовый стоит. Уже кухня пыхтит. Уже оцепление по всему периметру лежит — и морпехи, и десант, и чей-то там ОМОН, и “фэйсы” тусуются. Коренастый руководитель спецоперации ходит в серой гражданской куртке “унабомбер” — маскируется.
… Наш БТР тормозит на узенькой улице, “витязи” сыплются с брони. Клацанье автоматов, топот ног, удары железа об дерево, истошный визг: “Не ломайте окно! Я сейчас вам двери открою!”. Грохот падающей лестницы. Сыплется шифер с крыши. Скрежет зеленых ворот со следами мелких пробоин от осколков. Одуревшая от страха кошка ползет по стене на чердак. Ветер треплет на веревке мужское исподнее. Бледное лицо хозяйки дома: “Вот документы, паспорта, регистрации. Вот мой муж...”
На соседней улице группа мужиков понуро стоит лицами к стене. Рядом причитает пожилая бабуся:
— Ой, что же это! Мы ведь на похороны ехали. Нас там ягненок уже ждет…
— Подождет! — сквозь зубы кидает здоровенный “шкаф” в камуфляже.
— Но нам нельзя ждать. Мы на похороны опоздать не можем…
— Странные вы люди — на похороны торопитесь…
— Невинных людей забираете, — голос из толпы. — А боевиков не ищете.
— Пятьдесят стволов тут вчера были. И все ушли!
Спецназовцы всё давно уже знают. По приметам. По настроению в селе. По количеству машин на улицах. По ехидным ухмылкам на лицах детей. Нет суеты. Нет паники. Нет пацанов, летающих из дома в дом через дворы, чтобы предупредить боевиков о внезапной опасности. Нет толстозадых баб, хватающих за руки и за стволы автоматов перед входом на крыльцо, — лишь бы дать уйти своим “партизанам”…
Значит, опять впустую. Значит, еще пара разбитых горшков и ни одного найденного патрона. У третьего дома “витязи” уже спрыгивают с бэтээра с ленцой. Углы блокируют не бегом, а пешком. Водитель вылезает из-под брони и ставит старый динамик на крышку люка. Хриплым басом заорал “Раммштайн”: ”Du hasst mich”. Пять минут — дом зачищен. Счастливые бабы машут нам рукой. Голозадая пацанка пританцовывает под “хэви-металл”. Зрелище еще то….
Четвертый дом. Какой-то двухэтажный особняк, вставленный углом между двух улиц. За нами подтягивается “Урал” со стальным фургоном в кузове. Смекаю — значит, кого-то будут брать. Громоздкий “Урал” никак не может развернуться в узком дворе. Слышу ровный голос “фэйса” за спиной: “Идеальный момент для засады…” В зеленых штанах от костюма “Горка” и черном свитере, с ТТ в портупее из желтой свиной кожи и с АКСУ в руке, неопределенного возраста полковник уверенно заходит во двор особняка. Никакого признака паники. Демонстративная готовность помочь:
— Лестницу принести? На крышу будете лазить?
— Хозяйка, где Аслан?
— Аслан здесь не живет. Он на заработки уехал. Время сейчас такое, помогать…
— Хозяйка, я знаю, что твой Аслан вчера был здесь.
— Ой, кто вам такое сказал? Это неправда! Это вам в милиции сказали?
— Не важно, где сказали. Не в милиции…
— Ладно, пошли. Тут по нулям, — деловито отрубил “фэйс”, через десять минут запрыгивая на БТР.
Его молодой помощник, старательно выколачивая пыль из гимнастерки, мне потом пояснил: “Этот Аслан — помощник и родственник Бараева. А вся эта семейка боевикам помогает — продукты, ночлег… Их уже предупредили, что мы едем. Ушли все. Пока эту операцию разработаешь — вся информация утечет сто раз…”
Вечером — слипшаяся каша из сухпаев и где-то чудом раздобытая картошка с тушенкой. Крепкий “чай” из натовской фляги пополам с минералкой. То ли “чай” был слишком крепкий, то ли тушенка подвела, только имодиум из моей аптечки наутро пользовался популярностью у одной трети нашей палатки.
Последняя деревня — Кулары. Старый мост через реку взорван еще в первую чеченскую. Лейтенант Саня, командир группы, командует: “Занять брод и удерживать!”. Брод — это железный, хлипкий навесной мостик. Перебежали, пулеметчики снялись со своих точек, и — вперед.
Брони нет, она осталась на том берегу. Первым идет Черный — срочник-пулеметчик. Худой, но жилистый. Прет свой пулемет, как собака — кость через столовую. За мной Федор. Сутулый, высокий, молчаливый “контрабас”. За всё время только и услышал, как его зовут. Вдоль забора слегка вразвалочку ступает лейтенант. За ним — Денис с ПБС в руке. Поворачиваем за угол. Вот и попали… Прямо на нас вылетает тёмно-вишнёвый универсал “Вольво” с бородатыми дядями в салоне.
“С-с-тая-я-ять!! Стоять, говорю!” — Саша наводит автомат на машину. “Вольво” тормозит. Опешившие бородачи, задрав руки в гору, безропотно выходят из иномарки. Один — высокий, в голубой джинсовой рубахе, — озирается на мою фотокамеру. Всех пассажиров “зарачили” у стенки. Саша, прикрываемый двумя спецназовцами, хлопает мужиков по карманам и бокам.
— Командир, мы просто пива ехали выпить…
— По-моему, вы уже выпили.
— Не-е, мы трезвые. В норме.
— Вот и шагайте вперед, засчитаем вам нормативы.
Дальше начинается невообразимое. Пятеро мужиков с руками за головой, подталкиваемые в спину автоматами, вприпрыжку несутся по улицам. Из каждого двора, из всех закоулков появляются и облепляют их бабы. Вопли, слёзы, топот десятков сандалей. Мужчина в коричневом свитере на бегу теряет обувь с одной ноги. Он не решается подобрать ее, так и бежит полубосой. Какая-то баба подбирает эту сандалию, пытается вклиниться между нами и мужиком. Он что-то говорит ей быстро на смеси чеченского и русского. У женщины ярко-синие глаза и длинные загорелые ноги, обтянутые черной коротенькой юбкой. Женщине неудобно бежать, но она, еще сильнее задрав юбку, несется, как спринтер на стометровке. Догоняя нас, она принимается дубасить Сашку по спине, хватает его за ствол автомата, рвет на нём куртку: “Куда вы их тащите? Это совершенно невинные люди!”.
Марафон продолжается. Сколько мы уже так несемся? Полчаса? Больше? Пыль, топот ног, проклятия вслед. Я задыхаюсь. Чувствую, как пот просачивается сквозь бандану. Вижу очумелые лица ребят и злые рожи чеченок. Мне кричит Витек: “Димка, уходите все вперед! Сейчас “Черемуху” бросим!”
Вслед нам летит камень. Денис бросает баллончик с “Черемухой” в толпу. Слышны испуганные вопли. Белый дым быстрыми клубами поглощает людей. Однако удивительное дело — они снова бегут за нами. Впереди маленькая площадь. Спецназовцы, выстроившись цепью, сдерживают толпу.
Задержанные бородачи стоят у забора, упершись в него руками. Саша с “фэйсом” бегло просматривают их паспорта. Бабы стеной прут на нас. Я вижу, как “спортсменка” истошно орет на Дениса, брызгая слюной ему в лицо. Какой-то безумного вида лысый дед пытается схватить его за ствол и вытолкнуть из шеренги спецов. Черный опять поднимает ствол пулемета. Гильзы падают нам под ноги. Люди разбегаются в разные стороны. Пинком усадив деда на землю, спецы принимаются за другого буяна. Синеглазая мечется по площади от одного “витязя” к другому, цепляясь за их одежду. Все что-то орут, толкаются. Черный тревожно смотрит в мою сторону и перекидывает свой ПКМ с одного плеча на другое. Саша что-то кричит кому-то в рацию, потом вытряхивает батарейки на землю и ищет по карманам новые. Наконец, с кем-то переговорив коротко, лейтенант дает команду: “Отходим!” Еще десять минут нервным маршем под свист и улюлюканье через всю деревню… Вот и река. Саша снимает “сферу” и командует: “Так, задача — занять переправу и удерживать…” Чуть помедлив, добавляет: “Ладно, хрен с ней, удерживать не надо…”
Бери шинель, пошли домой… Какая-то баба машет нам платком и кричит вслед: “Спасибо вам, ребятки! Спасибо!”
Спасибо за что? Наверное, за то, что обошлось без трупов. За то, что те пятеро полупьяных и небритых “чехов” разойдутся по домам, а не сгниют на “фильтре”. За то, что стреляли поверх голов. За то, что не забросали толпу гранатами. За то, что не стали совать патроны и наркотики в карманы кому попало. За то, что не переломали кое-кому ноги, не выбили ни одной двери, не высадили ни одного окна. За то, что не взяли ничего с чужого двора.
В общем, за то, что ничего не натворили под воздействием стресса. Когда вырывают оружие из рук, когда плюют в лицо, когда эмоции хлещут через край. Когда кругом — такая “мирная” жизнь и “дружелюбно” настроенное население “приветствует” свою обозленную, униженную, обманутую армию, которая воюет на честном слове и голом энтузиазме, будучи наглухо изолированной от своего народа, за который воюет.
…А вечером — три стакана. Третий — стоя. Молча. Я не знал Бурнаева, по которому уже неделю горюет “Витязь”. Знаю, что 19-летний парень лег на гранату, чтобы закрыть своих братишек в бою…
16, 17.04.2002. СТАРОЩЕДРИНСКИЙ ЛЕС
Командующий операцией по зачистке Старощедринского леса генерал нашел в земле крота и гонялся за слепым и нелепым животным с лопатой. Перекопав с полгектара земли, военачальник разбудил двоих бойцов, дремавших в бэтээре, и приказал им “обнаружить крота”. Солдаты вяло ковырялись в глине. Еще раз внимательно осмотрев место раскопок, генерал потянул воздух носом, смачно плюнул и произнес: “Хрен вы угадали, ребята! Крот — он умнее нас!”
А перед этим разведчики нашли “духовский” схрон с ПЗРК. Комбат, вручая от нашего имени отличившемуся солдату фирменную майку “Братишки”, подчеркнул: факт находки подтверждает, что вертолеты в Чечне падают не из-за неполадок в двигателе… На следующие сутки бойцы приволокли еще РПГ и штук шесть выстрелов в целлофане. Обескураженный глава администрации соседнего села долго разводил руками и обещал двух барашков в качестве “компенсации за нанесенный моральный ущерб”.
19.04.2002. МОСКВА, ВНУКОВО
На перроне мялись два майора, которые прилетели со мной одним рейсом из Минеральных Вод. Жирный таксист с золотой “гайкой” на безымянном пальце и золотыми фиксами во рту, хамовато улыбаясь, спросил у них:
— Братаны! Куда ехать?
— На Красноказарменную.
— Базара нет, у нас по всей Москве из аэропорта такса стабильная — сто баксов. Едем?
А в это время в подразделениях, воюющих в Чечне, опять говорят об отмене “боевых”.
Дмитрий БЕЛЯКОВ
Фото автора
Спасибо за внимание, которые вы уделили нашему проекту. Пожалуйста, указывайте ссылку на наш сайт при копировании. Если материал показался вам интересным - вы можете рассказать о нем друзьям:
Похожие материалы
Они только краем уха слышали про экономический кризис, разразившийся в мире и стране. Людей видят...
Продолжение истории про Виктора Борисова, завоевавшего популярность в 2010 году....
Даже опытные путешественники и охотники тоже могут заблудиться. Но чаще всего, это грозит...
Меня вообще умиляют эти презрительные взгляды гражданских, которые через забор видят, как солдат...
Комментарии к статье: